verdrehung | пятница, 25 мая 2012

кусок 1Июль 1859 года

Сад. Герцен наедине с Чернышевским. Тому 31 год, у него рыжие волосы и высокий, иногда пронзительный голос, хотя в данный момент он спокоен и серьезен. После смерти он станет одним из ранних святых большевистского календаря.

Чернышевский. Я хотел служить человечеству, но был физически труслив и поэтому часть своей молодости провел в попытках изобрести вечный двигатель. В конце концов моя энергия иссякла… Когда я женился – это случилось восемь лет назад, после того как я окончил университет и вернулся в Саратов, – я рассказал невесте, как я представляю себе свою будущую жизнь. «Революция – это лишь вопрос времени, – сказал я ей. – Когда она придет, мне придется в ней участвовать. Это может закончиться каторгой или виселицей». Я спросил ее: «Тебя тревожат мои слова? Потому что я не могу говорить ни о чем другом. Это может продолжаться многие годы. И на что может рассчитывать человек, который думает таким образом? Вот тебе пример – Герцен. Я восхищаюсь им больше, чем кем-либо из русских. Нет того, чего бы я не сделал ради него». (Пауза.) Я читал ваши книги – «С того берега» и «Письма из Франции и Италии». Дело было не в вашей радости, а в вашем страдании, в вашем гневе… ну да, и в изящном стиле тоже. А ваше хлесткое презрение, ваша логика, как вы расправлялись с напыщенностью, иллюзиями, мелочностью!.. Я восхищался вами. А теперь я не могу вас больше читать. Я не хочу вашего блеска. Меня от него тошнит.
Я хочу черного хлеба фактов и цифр, анализа. Это тяжкий труд. Я раздавлен работой. Вы и ваши друзья вели привычную жизнь представителей высшего класса. Ваше поколение было романтиками общего дела, дилетантами революционных идей. Вам нравилось быть революционерами, если только вы ими действительно были. Но для таких, как я, это был не отказ от своего социального положения, а результат нашего социального положения. Каждый день приходилось бороться за выживание – против неурожая, холеры, конокрадов, бандитов, волчьих стай… Единственным выходом было стать пьяницей или юродивым, которых было достаточно среди нас. Мне не нравится моя жизнь. И теперь есть вещи, которые я не стану делать ради вас. Я не стану верить в благие намерения царя. Я не стану верить в благие намерения правительства: власть не будет рубить сук, на котором сидит. И прежде всего я не стану слушать, что вы болтаете в «Колоколе» о прогрессе. Провести реформы пером нельзя – это самообман. Нужен только топор.

Герцен. И что потом?

Чернышевский. Посмотрим. Сначала социальная революция, потом политическая. Порядок будем устанавливать на сытый желудок.

Герцен. Дело не в желудке, а в голове. Порядок? Стаи волков будут свободно хозяйничать на улицах Саратова! Кто будет устанавливать порядок? Ах да, разумеется – вы будете! Революционная аристократия. Потому что крестьянам нельзя доверять, они слишком темны, слишком беспомощны, слишком пьяны. Они такие и есть – это правда… А что, если они вас не захотят? Что, если они захотят жить как все остальные – либо съесть самим, либо быть съеденными. Вы будете их принуждать ради их собственного блага? Вам потребуются помощники. Может быть, придется завести собственную полицию. Чернышевский! Неужели мы освобождаем народ от ига, чтобы установить диктатуру интеллектуалов? Только до тех пор, пока враг не ликвидирован, разумеется! Это слова Прудона, хорошие слова. В Париже я видел достаточно крови в канавах – этого мне на всю жизнь хватит. Прогресс мирными средствами – я буду продолжать болтать об этом до последнего вздоха.
кусок 2
---

Огарев. Но вы ведь только приехали. Лондон заслуживает большего. Каждую ночь ста тысячам людей негде спать, кроме как на улице, и каждое утро определенная часть из них мертва. Они умирают от голода рядом с гостиницами, где нельзя пообедать меньше чем за два фунта. Полицейские, о которых я вам рассказывал, отвечают за уборку тел. В этом еще одна их функция. Но в то же самое время, если вы не умерли, полицейский не может вас забрать. Если он думает, что вы преступник, он может взять вас под стражу, но в течение двух дней он должен в открытом суде представить причину вашего задержания, а в противном случае выпустить вас – возможно, чтобы вы свободно могли умереть от голода. При всех здешних свободах нет нищего во Франции или России, который нуждался бы так же отчаянно, как лондонский нищий. Но ни в какой России или Франции свободы нищего не защищены так, как в Лондоне. Что здесь происходит? Неужели свобода и бедность неразлучны или это просто английское чувство юмора? И это свобода не только в полицейском смысле. Вы нигде не увидите столько чудаков. Здесь чтут человеческую природу во всех ее проявлениях, а мы не замечаем того, что нас окружает, и собираемся в этом саду или за столом в доме, бесконечно обсуждая насущный русский вопрос: освобождение крепостных с землей или без земли? А не то, что есть лучшее общественное устройство для всех и повсюду?
кусок 3

Читать "Берег утопии" Том Стоппард

Смотрите также